Когда в раздор с самим собою мой ум бессильно погружен...

22 июля 2017 – 210 лет со дня рождения поэтессы и переводчицы Каролины Павловой (1807-1893)

Каролина Карловна Павлова родилась 22 июля 1807 года в  Ярославле.  Детство, юность и зрелую пору жизни провела в Москве. Отец её, обрусевший немец, профессор Карл Иванович Яниш, был широко образованным человеком. Медик по специальности, он преподавал физику и химию, занимался астрономией и живописью, отлично знал литературу. Под руководством отца Каролина получила прекрасное домашнее воспитание. Ребёнком она уже знала четыре языка и помогала отцу в его астрономических наблюдениях. В Москве она слыла девицей, «одарённой самыми разнообразными и самыми необыкновенными талантами».

В молодости Каролине довелось пережить сильное душевное потрясение. В 1825 году она встретилась с польским поэтом Адамом Мицкевичем, высланным с родины в Москву за причастность к национально-освободительному движению поляков против русского самодержавия. Молодые люди полюбили друг друга и собирались пожениться, но Яниши восстали против брака дочери с необеспеченным и политически неблагонадёжным поэтом. Да и сам Мицкевич, кажется, охладел к невесте и не прочь был освободиться от данного ей слова. Вскоре Мицкевич оставил Москву, и больше с Каролиной Карловной они не встречались. Эта неудачная любовь отразилась во многих ранних стихах Павловой. Много лет спустя, глубокой старухой, она писала сыну Мицкевича: «Воспоминание об этой любви и доселе является счастьем для меня».

В конце 1820-х годов Каролина Карловна сблизилась с московскими литературными кругами, между прочим,   с Е. А. Баратынским и Н. М. Языковым.
 Тогда же она и сама приступила к литературным занятиям — на первых порах в качестве переводчицы на немецкий и французский языки стихотворений Пушкина и других современных русских поэтов. Первые оригинальные стихи Каролины были также написаны по-немецки и по-французски. Немецкие переводы девицы Яниш были доставлены в рукописи Гёте, который одобрил их и прислал переводчице лестное письмо. В 1833 году переводы эти были изданы в Германии. Несколько позже, в 1839 году, в Париже вышел сделанный Каролиной Карловной французский перевод  трагедии Шиллера «Жанна Д’Арк».

К тому времени она начала писать и русские стихи, пользовавшиеся успехом в московских литературных салонах.

Между тем личная жизнь Каролины Яниш складывалась не слишком удачно. Она была уже не первой молодости. Ей грозила участь остаться старой девой. Но в 1836 году Янишам досталось довольно значительное наследство, и Каролина Карловна стала богатой невестой. Вскоре нашёлся и жених — известный в своё время писатель Николай Филиппович Павлов, человек легкомысленный, отчаянный игрок и к тому же бывший на худом счету у начальства (отчасти как автор повестей с довольно резкими антикрепостническими выпадами).

Выйдя за Павлова замуж, Каролина Карловна немедленно завела собственный литературный салон, в котором безраздельно «царила». Писатели, учёные, артисты, художники и музыканты охотно посещали собрания у Павловой. По мнению Н. Берга, они относились к ней несколько насмешливо, недолюбливали за чопорность, громадное самомнение и необоримую страсть зачитывать всех и каждого своими стихами.

1840-е годы были временем наибольших успехов Павловой и расцвета её поэтического дарования. Она писала много, деятельно участвовала в журналах и альманахах, выработала свою характерную поэтическую манеру, несколько холодноватую, но в высшей степени эффектную, овладела отточенным стихотворным мастерством.

В 1848 году был издан роман Павловой «Двойная жизнь», написанный стихами и прозой. К тому же времени относится её небольшая поэма «Разговор в Трианоне», которую сама она считала лучшим своим произведением. Хотя эта поэма в силу некоторых обстоятельств была запрещена цензурой, Павлова выступила в ней убеждённой и воинствующей противницей передовых идей, со страхом встретившей революционные события, развернувшиеся в 1848 году на Западе.

Вскоре на К. Павлову обрушились серьёзные неприятности. Она была несчастлива в семейной жизни. Н. Ф. Павлов спустил с рук её состояние. В 1852 году между супругами произошёл полный разрыв. Старик Яниш по наущению дочери (как утверждали) пожаловался на Павлова начальству, которое только искало случая придраться к человеку, слывшему неблагонадёжным. У Павлова был произведён обыск и найдено множество запрещённых книг. Сначала его посадили в долговую тюрьму, так называемую «Яму», а потом выслали под надзор полиции в Пермь.

Эта скандальная история произвела в Москве большой шум и вооружила против Каролины Карловны общественное мнение, поскольку в ней видели главную виновницу беды, свалившейся на Павлова. Известный остряк С. А. Соболевский пустил по рукам злое стихотворение, которое начиналось так:

Ах, куда ни взглянешь,
Всё любви могила!
Мужа мамзель Яниш

В Яму посадила…

Оставаться в Москве Каролине Павловой было неловко, и весной 1853 года она уехала в Петербург, а оттуда — в Дерпт, где подружилась с поэтом А. К. Толстым (впоследствии она перевела на немецкий язык его баллады, поэмы и драмы). На политические события 1854 года (Крымская война с французами и англичанами, оборона Севастополя) Павлова откликнулась поэмой «Разговор в Кремле», написанной в охранительном, официально-патриотическом духе. В передовых общественных и литературных кругах поэму, естественно, встретили в штыки.

Обиженная и растерявшаяся, но не сдавшая своих консервативных позиций, Павлова решила покинуть Россию. Она побывала в Константинополе, в Италии, в Швейцарии, а в 1861 году окончательно поселилась в Германии, в Дрездене, лишь изредка и на короткое время наезжая в Россию.

Иногда стихи её появлялись во второстепенных русских изданиях. В 1863 году в Москве вышел небольшой сборник её стихотворений, насмешливо встреченный передовой критикой. Сборник этот безнадёжно запоздал: поэзия, жившая преданиями романтизма 1830-х годов и начисто отрешённая от задач общественной борьбы, в эпоху 1860-х годов была совершенно не ко времени.

Смерть её, 14 декабря 1893 года, осталась незамеченной, и сама память о ней надолго заглохла. «Воскресил» Павлову Валерий Брюсов, издавший в 1915 году собрание её сочинений. Каролина Павлова обрела своё место в истории русской поэзии 1840—1850-х годов, когда она с немалым талантом и бесспорным мастерством создавала свои лучшие произведения.

Грустно ветер веет...

Грустно ветер веет.

Небосклон чернеет,

И луна не смеет

Выглянуть из туч;

И сижу одна я,

Мгла кругом густая,

И не утихая

Дождь шумит, как ключ.

И в душе уныло

Онемела сила,

Грудь тоска стеснила,

И сдается мне,

Будто все напрасно,

Что мы просим страстно,

Что, мелькая ясно,

Манит нас во сне.

Будто средь волнений

Буйных поколений

Чистых побуждений

Не созреет плод;

Будто все святое

В сердце молодое,

Как на дно морское,

Даром упадет!

Да иль нет

За листком листок срывая

С белой звездочки полей,

Ей шепчу, цветку вверяя,

Что скрываю от людей.

Суеверное мечтанье

Видит в нем себе ответ

На сердечное гаданье –

Будет да мне или нет?

Много в сердце вдруг проснется

Незабвенно–давних грез,

Много из груди польется

Страстных просьб и горьких слез.

Но на детское моленье,

На порывы бурных лет

Сердцу часто провиденье

Молвит милостиво: нет!

Стихнут жажды молодые;

Может быть, зашепчут вновь

И мечтанья неземные,

И надежда, и любовь.

Но на зов видений рая,

Но на сладкий их привет

Сердце, жизнь воспоминая,

Содрогнувшись, молвит: нет!

Да, возвратись в приют свой скудный...

Да, возвратись в приют свой скудный:

Ответ там даст на глас певца

Гранит скалы и дол безлюдный, -

Здесь не откликнутся сердца.

Забудь, что мы тебе сказали,

Покинь, что встретил в первый раз;

Тебя и мы не разгадали,

И ты, пришлец, не понял нас.

В глухую степь, у края света,

Далеко от людских бесед,

Туда забросил бог поэта;

Ему меж нами места нет.

Не гул там разговоров скучных,

Там бури бешеный набег,

И глас лесов седых и звучных,

И шум твоих сибирских рек.

Там под родными небесами,

Не зная нашей суеты,

Забывши нас, забытый нами,

Поэтом сохранишься ты!

* * *

Да, много было нас, младенческих подруг;

На детском празднике сойдемся мы, бывало,

И нашей радостью гремела долго зала,

И с звонким хохотом наш расставался круг.

И мы не верили ни грусти, ни бедам,

Навстречу жизни шли толпою светлоокой;

Блистал пред нами мир роскошный и широкой,

И все, что было в нем, принадлежало нам.

Да, много было нас,— и где тот светлый рой?..

О, каждая из нас узнала жизни бремя,

И небылицею то называет время,

И помнит о себе, как будто о чужой.

Две кометы

Текут в согласии и мире,

Сияя радостным лучом,

Семейства звездные в эфире

Своим указанным путем.

Но две проносятся кометы

Тем стройным хорам не в пример;

Они их солнцем не согреты, –

Не сестры безмятежных сфер.

И в небе встретились уныло,

Среди скитанья своего,

Две безотрадные светила

И поняли свое родство.

И, может, с севера и с юга

Ведет их тайная любовь

В пространстве вновь искать друг друга,

Приветствовать друг друга вновь.

И, в розное они теченье

Опять влекомые судьбой,

Сойдутся ближе на мгновенье,

Чем все миры между собой.

Дорога

Тускнеет в карете, бессильно мерцая,

И гаснет ночник;

Все пасмурней тянется чаща глухая.

Путь темен и дик.

Карета несется, как будто б спешила

В приют я родной;

Полуночный ветер запевает уныло

В пустыне лесной.

Бегут вдоль дороги все ели густые

Туда, к рубежу,

Откуда я еду, туда, где Россия;

Я вслед им гляжу.

Бегут и, качая вершиною темной,

Бормочут о ней

О тяжкой разлуке, о жизни бездомной

В чужой стороне.

К чему же мне слушать, как шепчутся ели,

Все мимо скользя?

О чем мне напомнить они б ни сумели -

Вернуться нельзя!

Дума (Когда в раздор...)

Когда в раздор с самим собою

Мой ум бессильно погружен,

Когда лежит на нем порою

Уныло–праздный полусон, –

Тогда зашепчет вдруг украдкой,

Тогда звучит в груди моей

Какой–то отзыв грустно–сладкой

Далеких чувств, далеких дней.

Жаль небывалого мне снова,

Простор грядущего мне пуст:

Мелькнет призрак, уронит слово,

И тщетный вздох сорвется с уст.

Но вдруг в час дум, в час грусти лживой,

Взяв право грозное свое,

Души усталой и ленивой

Перстом коснется бытие.

И в тайной силе, вечно юный,

Ответит дух мой на призыв;

Другие в нем проснутся струны,

Другой воскреснет в нем порыв.

Гляжу в лицо я жизни строгой

И познаю, что нас она

Недаром вечною тревогой

На бой тяжелый звать вольна;

И что не тщетно сердце любит

Средь горестных ее забот,

И что не все она погубит,

И что не все она возьмет.

Дума (Не раз себя я...)

Не раз себя я вопрошаю строго,

И в душу я гляжу самой себе;

Желаний в ней уже завяло много,

И многое уступлено судьбе.

И помню я, дивясь, как в жизни все мы,

Про раннюю, обильную весну,

И день за днем на детские эдемы

Туманную спускает пелену.

Но с каждой мглой неведомая сила

Таинственно встает в груди моей,

Как там блестят небесные светила

Яснее всё, чем ночь кругом темней.

Я верую, что юные надежды

Исполнятся, хоть в образце другом,

Что час придет, где мы откроем вежды,

Что все к мечте нежданно мы дойдем;

Что ложны в нас бессилье и смущенье,

Что даст свой плод нам каждый падший цвет,

Что всем борьбам в душе есть примиренье,

Что каждому вопросу есть ответ.